"Все хорошо, но нужны ангелы" Не стало Дмитрия Пригова

С кончиной Дмитрия Александровича Пригова в мире станет скучно и грустно: ушел веселый, деятельный, непредвзятый и порядочный человек. Он умер в московской больнице после обширного инфаркта. Его родные и друзья надеялись на чудо, которого не случилось. Ему было 66 лет, о чем мало кто помнил: в какой-то момент он будто перестал стареть, а энергии у него не убавилось ни на йоту.

Дмитрий Александрович Пригов, москвич по рождению и духу и художник по образованию, стал известен широкой общественности как поэт довольно поздно - в конце 1980-х, когда "Огонек", один из самых читаемых журналов в стране, опубликовал подборку ДАП. Там было, например, напечатано прекрасное, мимо которого решительно нельзя было пройти:
"О, как давно все это было
Как я в матросочке своей
Скакал младенцем меж людей
И сверху солнышко светило

А щас прохожих за рукав
Хватаю: Помните ли гады
Как я в матросочке нарядной
Скакал?! Ведь было же! ведь правда! -
Не помнят"

Узкому кругу столичных жителей Дмитрий Александрович был известен намного раньше как участник многочисленных андерграундных мероприятий самого разного свойства - от выставок до поэтических альманахов. Он был, к тому же, одним из первых и самых деятельных перформансистов. Вместе со Львом Рубинштейном, Всеволодом Некрасовым и Владимиром Сорокиным Пригов входил в ядро московской концептуальной школы (термин, введенный философом Борисом Гройсом в конце 1970-х). Они занимались созданием некоего искусства вне себя: то есть, значение имели не только и не столько сами объекты, сколько среда их функционирования, в которой, естественно, находились зрители, слушатели, критики и коллеги по цеху, наконец, случайные люди и высшие силы, будь то лирический Милицанер или сам Господь Бог. У Пригова эта игра об игре могла выглядеть, например, так:
"Господь листает книгу жизни
И думает: кого б это прибрать
Все лишь заслышат в небе звук железный
И, словно мыши, по домам бежать

А Он поднимет крышу, улыбнется
И шарит по углам рукой
Поймает бедного, а тот дрожит и бьется
Господь в глаза посмотрит: Бог с тобой -
Что бьешься-то?"

В этих девяти строчках предусмотрены реакции не только бедного смертного и божества, но и автора, и читателя, который, во-первых, неизбежно ухмыльнется парадоксальному и простодушному "Что бьешься-то?", а во-вторых, не сможет не поставить себя на место дрожащего.

Читатель и зритель Пригова невольно оказывался соучастником его текста или представления. От соучастника не требовались ни симпатия к автору, ни делание каких-нибудь глубокомысленных выводов. Поэт ни секунды не сомневался, что кому-то все его действия покажутся полнейшей глупостью, но он был готов к этому, потому что "человек важнее, чем художник, художник важнее, чем произведение". То есть, значение и вес имеют жест, функционирование в пространстве искусства: "В наше время … художественным героем становится сам автор… Я сам как бы литературный этот герой". И действительно, во всех акциях, текстах, рисунках Дмитрия Александровича нет самолюбования и похвальбы, есть жизнь странного персонажа, с которым что-то непрерывно происходит, и мы видим это в отражении или изображении.

Его, поставившего себе раблезианскую задачу написать за жизнь 36 тысяч стихотворений, нетрудно было бы упрекнуть в графомании. Но так можно говорить, вынеся за скобки то, что ДАП сам говорил о своей поэзии: "Проблема всех стихов и прочих вещей для меня лично состоит не в том, что они замечательные или не замечательные, а в том, что они некие такие кирпичики выкладывания определенного канала - ну, как колодцы выстраивают. Посему - это постоянная работа, ее нельзя ни на день отпускать. Это "рутина" - та самая как бы духовная рутина, которая должна быть. Посему стихи в этом отношении вряд ли являются конечным результатом моего труда. В сумме они есть что-то - они показывают труд и его направление".

ДАП работал до последнего: в больницу он попал накануне перформанса с группой "Война". Предполагалось, что участники группы будут в течение дня поднимать с этажа на этаж студенческого общежития МГУ шкаф, в котором поэт будет сидеть и вести диалог с собственными текстами. Хэппенинга не случилось, и уже не случится никогда. И Бог весть, когда еще у кого достанет энергии и иронии на такие штуки.

"Все хорошо, но нужны ангелы, парящие в небо и произносящие правильные слова". Так гласит подпись к одной из его многочисленных смешных и парадоксальных картинок. Вот он и воспарил в это небо.

Юлия Штутина