X-фактор О попытке найти главную причину нынешнего состояния России

Владимир Познер в своем недавнем нашумевшем интервью курганскому журналу Cher Ami назвал принятие православия "одной из величайших трагедий для России". Православие он назвал "темной и закрытой религией", источником нетерпимости и "боязни Запада". Также он отметил, что с точки зрения развития демократии, уровня и качества жизни православные страны отстают от протестантских и католических. Русскую православную церковь Познер сравнил с "КПСС с Политбюро, которое состоит из митрополитов, и с генеральным секретарем, который называется патриархом".

Православная общественность, обнаружив это интервью, обрушила на Познера шквал самой яростной критики, так что ему даже пришлось оправдываться, через слово напоминая о своем праве на собственную точку зрения.

Стоит, однако, заметить, что точка зрения, высказанная Познером, пользуется немалой популярностью среди "русских европейцев" - сравнительно небольшого, но неизменно динамичного и пресловутого слоя общества, существование которого - данность российской жизни последних двух-трех столетий. Суждения, подобные познеровским, автору этих строк неоднократно приходилось слышать от друзей. В ответ автор неизменно предлагал провести нехитрый умственный эксперимент.

Представьте себе Киевскую Русь, Западную Европу и Византию второй половины Х века - того самого времени, когда, согласно древнерусским летописям, князь Владимир Красно Солнышко крестил Русь по греческому обряду. Вполне достаточно будет самых общих сведений, почерпнутых из школьных учебников и "Википедии". Западная Европа - мешанина из королевств, герцогств, графств, епископств, сельскохозяйственная цивилизация, погрязшая в нищете и мракобесии. Византия же, оправившаяся от смут иконоборческого периода и сумевшая восстановить контроль над островом Крит, южной Италией и значительной частью Балкан, переживает расцвет под властью Македонской династии.

В этих обстоятельствах князь Владимир, решив отказаться от язычества, и выбирает веру. Согласно летописи, сначала он принимает у себя послов от волжских болгар - мусульман, немцев-католиков, хазар-иудеев и православных греков. Потом десять послов Владимира отправляются к болгарам, немцам и грекам, чтобы самим посмотреть на их богослужения. Ни болгарские мечети, ни немецкие церкви не произвели на послов никакого впечатления, тогда как праздничную службу в православном храме они описывали с восторгом: "Не знали - на небе или на земле мы: ибо нет на земле такого зрелища и красоты такой, и не знаем, как и рассказать об этом, - знаем мы только, что пребывает там Бог с людьми, и служба их лучше, чем во всех других странах. Не можем мы забыть красоты той, ибо каждый человек, если вкусит сладкого, не возьмет потом горького; так и мы не можем уже здесь пребывать".

Мы, конечно, не знаем наверняка, так ли все было на самом деле или это благочестивая книжная легенда. Но известно, что великолепное убранство византийских храмов было рассчитано ровно на такую реакцию: варваров, которые наводняли византийские города, непросто было увлечь богословием и мистицизмом, а вот роскошь и помпезность они ценить умели. Западная Европа второй половины Х века не могла похвастать ничем похожим на собор Святой Софии в Константинополе, не говоря уж об огромности и благоустройстве городов, блеске священнических облачений и прочих внешних проявлениях могущества и процветания державы.

И это не говоря о том, что Русь чисто географически была буквально обречена на теснейшую связь именно с православной Византией. Главная река Киевской Руси и главная ее транспортная артерия - Днепр - течет не на запад, к немцам, а на юг, к грекам. Именно в Византии купцы могли рассчитывать на самые большие барыши, грабители - на самую большую добычу, а воины-наемники - на самые выгодные условия службы.

Если оставить в стороне мистические представления о том, что выбор Владимира в пользу православия был предопределен Богом, если смотреть на выбор веры с сугубо прагматических позиций, все равно выходит, что православие во второй половине Х века явно смотрелось гораздо предпочтительнее католичества. Конечно, если бы Владимир знал, что через несколько веков единоверцы тех непрезентабельных немцев, чью веру он отверг, станут родоначальниками современной философии и современной науки, если бы он мог предвидеть Возрождение, Реформацию, Просвещение, если бы он мог предугадать будущий взлет западной цивилизации - он, наверное, подумал бы лишний раз. Нам, уже знающим, что сталось с Византией и с Западной Европой, легко рассуждать, какой сугубо прагматический выбор следовало бы сделать Владимиру. Но Владимир жил в Х веке и действовал в предлагаемых обстоятельствах.

Это уже тема для совсем другого разговора - вечного спора западников и славянофилов о том, считать ли Россию отсталой и, соответственно, догонять ли Запад или идти своим путем. От таких споров автор в последнее время все чаще уклоняется, охрипнув от них за несколько предыдущих лет. Его только по-прежнему угнетает склонность спорщиков искать простые ответы. Дескать, вот приняли бы западное христианство вместо восточного - и было бы у нас все совсем по-другому, лучше, демократичнее, человечнее. Или: вот не лез бы Петр со своими преобразованиями - и жили бы мы себе по старине, самобытно и гармонично.

"Опрокидывание" современных реалий на столетия назад - это особо вопиющий случай "крепости задним умом". Особенно плохо оно тем, что обычно призвано служить самооправданию: мол, не ту веру выбрал нам Владимир или не те реформы и не так провел Петр. Теперь-то чего уж - давно уже все испортили, давно уже все пошло не так, теперь не исправишь.

Кроме того, тут имеет место нехорошее своей наивностью упрощение: будто достаточно было "подправить" какой-то один фактор русской истории, чтобы она вся пошла совершенно иначе. Как будто разница, скажем, в урожайности почв в Поднепровье и на Рейне (весьма важный фактор для аграрного Х века!) имеет вероисповедную подоплеку. Как будто от религии зависело непосредственное соседство Руси со степными кочевниками. Как будто Новгород с его вечевой вольницей (до известной степени похожей на европейское городское самоуправление) был менее православным, чем самодержавная Москва.

Автор хотел бы особо заметить, что у него и в мыслях нет обсуждать сравнительные достоинства различных ветвей христианства или позиций западников и славянофилов. Речь вообще о другом. А именно - о том, что политические спекуляции на историческом материале, подобные познеровским (а это именно политические и именно спекуляции), наивны и только еще сильнее запутывают и без того запутанные отношения России со своей историей.

Но и заступаться за православную общественность, посчитавшую себя оскорбленной словами Познера, также не входило в намерения автора. Православная общественность и без него сумеет за себя постоять.